1. Казаченко Пётр. БЫЛ ЗА ЛЮСИНЦАМИ ТОРФОЗАВОД КУРГАН (1)

Родился в 1914 году. Ветеран Великой Отечественной войны. Работал механиком, директором торфозавода «Курган», электромехаником, заведующим гаражом, заместителем управляющего по автотранспорту Лепельского районного объединения «Сельхозтехника». Живёт в Лепеле.

Ещё до войны действовал за озёрами Малый и Большой Люсинец торфозавод «Курган». На нём добывали торф, из которого изготовляли торфобрикет для отопления жилых и производственных помещений. Этот местный вид топлива был значительно дешевле привозного каменного угля и удобнее в использовании, чем обычные дрова, поэтому пользовался спросом. О рентабельности производства говорит и тот факт, что во время войны оккупационные власти изо всех сил старались наладить добычу торфа на топливо, несмотря на конкуренцию дешёвых, а то и совсем бесплатных дров. Однако местное население саботировало деятельность предприятия, хотя работа на нём приносила кое-какие средства к существованию. Ежедневно не выходили к карьерам более половины рабочих. Из 59 жителей деревень Большой и Малый Полсвиж, Лутище, Слободка, Жежлино, Жарцы, Кулеши, Матюшина Стена, прикрепленных к этому предприятию, на работу являлось всего 16 человек. Поэтому помимо разнарядки людей сгоняли на завод в принудительном порядке. Временами сами немецкие солдаты вынуждены были выполнять физическую работу.

Старания немцев, хотя имели сомнительный успех в торфодобыче, позволили сохранить производственные площади и мощности предприятия. Поэтому после войны восстановить добычу торфа не составляло особых усилий.

В 1954 году я устроился на торфозавод механиком. Работать приходилось много. Нужна была техника, чтобы заменить тяжёлый ручной труд по добыче торфа из карьеров, нарезанию брикетов. Я мотался по близким и далёким городам в поисках нужных машин. Где официально, а где и с помощью уговоров, угощений, обещаний добывал механизмы. Больше всего командировочного времени проводил в Вильнюсе. Домой с пустыми руками никогда не возвращался. И не потому, что понёс бы за это наказание, а из-за чувства собственной неполноценности в выполнении требований партии и правительства.

Однажды в Вильнюсе на заводе «Коммунарец» высмотрел машину по нарезке торфобрикетов КДН-2. Подключил все свои связи, умение просить, хитрость и в Лепель возвратился с новенькой техникой. Она сразу заменила половину рабочих, вручную нарезающих торфобрикеты.

По моей инициативе была внедрена технология производства торфа на топливо в форме макарон. Его так и звали - макароны. Для этого я отыскал специальную машину, которая сразу у нас прижилась. Потом усовершенствовал её, и макароны пошли большего диаметра, что увеличило производительность труда и качество топлива.

Два года отработал механиком на «Кургане». В 1956 году директора завода Соломонова обязали возглавить колхоз «Салют» с центром в деревне Стаи. Занять его место он предложил мне. Такое предложение меня не обрадовало, поскольку видел, в каких условиях приходилось работать и крутиться руководителю. Однако Соломонов был неумолим. Против моей воли повёз меня в райком партии. Его первый секретарь Кочан, видимо, был в курсе, поэтому и слушать не стал моих сомнений относительно способностей руководить. Наоборот, он убедил меня, что я справлюсь. Последний мой аргумент, что я беспартийный отмёл категорическим убеждением, что я фронтовик, а это равнозначно. В партию же меня примут.

Не настолько уж и трудно было руководить, как мне казалось с должности механика. Став директором в 1956 году, я сразу надлежащим образом провёл аттестацию продукции. Качество наших торфобрикетов оказалось лучшим в области. Нас признали лучшим коллективом среди торфозаводов, которые имелись в каждом районе.

На заводе работало летом 120 - 140 человек. В рабочей силе недостатка не было. К нам приходили устраиваться жители близлежащих деревень Кулеши, Стаи, Ситники, Дражно, Городец, Беседы, Веребки. Зарплата была неплохая. Случалось, что даже отказывали желающим работать на торфодобыче из-за отсутствия свободных мест.

С рабочими жил душа в душу. Я понимал их, а они слушались меня. Приведу такой пример. Однажды перед Пасхой приходит ко мне делегация от коллектива и просит разрешить на второй день религиозного праздника не выходить на работу, а наверстать упущенное в последующие дни. Я собираю общее собрание и спрашиваю, сколько бы рабочих дней люди хотели прогулять. Единодушно отвечают: один. Тогда я заключаю: разрешаю прогулять три дня, но в четверг все должны быть на своих местах и работать не покладая рук. Под одобрительный гул я ушёл.

В среду мне случилось быть на заводе, который должен был стоять согласно моему устному распоряжению. Какое же было моё удивление, когда увидел, что производство работает в полную силу. В связи с таким неожиданным событием я провёл небольшое расследование причины такой сознательности рабочих. Ничего удивительного в таком поведении рабочих не оказалось. После моего ухода с собрания, продолжать его остались мастера. Они и их подчинённые пришли к единодушному решению, что ничего хорошего в трёхдневном разрешённом директором прогуле нет, ведь всё равно упущенное задание нужно навёрстывать, это значит, работать не покладая рук в последующие рабочие дни. Единодушно пришли к заключению, что гулять достаточно и два дня.

Это моё антипартийное разрешение праздновать религиозный праздник в рабочие дни и их отмена могли стоить мне директорства, если бы дело дошло до райкома. Но ничего подобного не случилось. Это говорит о жёсткой трудовой дисциплине того времени, что проявилось в самостоятельности принятия решения коллективом и практике не выносить сор из избы.

Видя, как трудно добираться на работу жителям далёких деревень, я построил двухэтажное общежитие на лесной опушке, неподалёку от Большого Люсинца. Место в нём получали лучшие рабочие. При нарушении трудовой или бытовой дисциплины жильцы выселялись. Поэтому там всегда был порядок.

Директором я проработал всего год. В 1957 году ушёл с завода. Причина была в следующем. Я принял от Соломонова добитый старый мотоцикл ИЖ-49. Из-за износа и поломок он не эксплуатировался. Я купил себе новый - директору был положен этот транспорт. А в то время в Лепеле обеспечивал безопасность дорожного движения единственный автоинспектор Алексеенко, про которого до сих пор ходят анекдотические истории. Так вот, приезжает как-то на завод Алексеенко и предлагает отдать бездействующий мотоцикл его хорошему знакомому - всё равно без дела валяется, а тот очень уж хочет иметь его. Не задумываясь, я отдал практически металлолом хорошему человеку. За это единственное, что имел, так это хорошее угощение. Однако про это «разбазаривание народных средств» стало известно в райкоме. Меня начали таскать на разборки, пугать ответственностью. О том узнали рабочие, стали поговаривать, что директор продал казённую вещь. На то время такой поступок считался незначительным, и мне за него, в конце концов, ничего бы не было. Но самому было стыдно и неудобно перед рабочими. А меня давно уже приглашал управляющий районным объединением «Сельхозтехника» переходить к нему электромехаником. И я подал заявление на увольнение. В райкоме даже упрашивали забрать его и продолжать работать. Но я настоял на своём и нисколько о том не жалел. На «Кургане» я зарабатывал 920 рублей, а в «Сельхозтехнике» с первого месяца работы имел 1200.

А новый директор, который пришёл на моё место, сразу завалил производство. В первый месяц работы без меня план выполнили на 30 процентов. Далее стали работать ещё хуже. В скорости торфодобыча и производство торфобрикета были полностью остановлены. Завод закрыли. Технику распродали. Общежитие передали на баланс райпромкомбината, который превратил капитальное здание в резиденцию для отдыха высокопоставленных гостей и своего начальства. Через несколько лет эксплуатации от неё отказались. Долго строение стояло бесхозное, потом разрушилось. Руины разобрали на кирпичи. Несколько лет тому назад посетил то место. Увидел только поросшую бурьяном горку строительного мусора.

А ведь при правильном руководстве торфозавод мог ещё долго функционировать. В урочище Хмеленец остались неразработанными залежи торфа семи- восьмиметровой глубины. Их хватило бы на 10 лет работы предприятия. Это при том, что разведка месторождения проводилась только на ближайшую перспективу и сразу же прекращалась. Если надлежащим образом поискать торф, то, без сомнения, возобновив с нуля производство этого вида местного топлива, можно продолжать многие десятилетия. Овчинка будет стоить выделки, несмотря на засилье газа в системе отопления. И стартовый капитал под рукой - разрешить энтузиасту старого-нового дела продать лес, который вырос на месторождении за время его бездействия.

Записано в 2013 году.